9 июня 1870 года в Гэдсхилле от кровоизлияния в мозг скончался Чарльз Диккенс. Тридцать томов диккенсовских сочинений уверенно входят и по сей день в золотой фонд мировой литературы.

Здоровье писателя расстроилось уже за несколько лет до кончины, симптомы неблагополучия проявлялись не однажды – то немела половина тела, то вдруг он начинал нечетко выговаривать слова, иной раз Диккенс не мог встать с постели из-за жуткой слабости. Лечащий врач предупреждал своего пациента, что ему необходимо снизить нагрузку и, прежде всего, отказаться от публичных выступлений. Но Диккенс, человек столь же мужественный, сколь и легкомысленный, а к тому же еще и изрядно упрямый, стоял на своем: он будет выступать перед публикой с чтением своих произведений. Подоплека столь настойчивого желания состояла не только в материальном интересе – авторские вечера приносили немалые деньги, – но и в чисто актерской потребности в непосредственном контакте с залом: в юности Диккенс мечтал стать артистом, и только стечение обстоятельств воспрепятствовало его удаче на сцене. Надо сказать, и контакт получался отменный: зрители, становясь единым целым, ахали и вскрикивали в острых моментах, случались и обмороки, и писатель неподдельно наслаждался своей безграничной властью над аудиторией, вкладывая в декламацию весь недюжинный талант и невероятное количество энергии. Пульс его после чтений зашкаливал за сто двадцать ударов – в сущности, это было продленное самоуничтожение. Однако, несмотря на многократные предостережения, с 1858 по 1870 год Диккенс выступил перед публикой четыреста двадцать три раза – и это не считая благотворительных вечеров, которых тоже было немало.

   Кроме публичных выступлений, Диккенс с присущей ему полной самоотдачей писал по главам «Тайну Эдвина Друда», ну и общественных обязанностей знаменитого писателя тоже никто не отменял: незадолго до смерти он выступает на традиционном обеде печатников, 30 апреля произносит речь о литературе в Королевской академии – но это последнее публичное выступление Диккенса.

   В мае королева выразила желание возвести Диккенса в дворянское достоинство – слава его была к тому моменту столь велика и неоспорима, что титула уже просто требовали приличия. И ничуть не бывало. Диккенс, не моргнув глазом, отказался от «сэра» и баронетства, и это отнюдь не означало, что его одолела скромность – просто он слишком хорошо знал себе цену и не сомневался, что в будущем имя «Диккенс» будет значить много больше, чем любые геральдические побрякушки.

   Манией величия, впрочем, Диккенс не страдал – его самооценка была на диво адекватной, а то, что он прекрасно видел недостатки своих текстов, подтверждается тем, что каждая следующая книга была лучше предыдущей. Речь не о критическом пафосе, которым были проникнуты его романы и который почти уже неумеренно сгущался в последних произведениях, а о чисто художественных достоинствах книг: о более чистой и ясной фабуле, освобожденной от излишних нагромождений, о языке, становившемся все более прозрачным, о большей сдержанности в пользу отказа от чрезмерной сентиментальности. Впрочем, от последнего недостатка – если считать это недостатком, – Диккенс окончательно не освободился никогда. Его пристрастное отношение к героям и яростное желание счастья для них пересиливали требования безупречного вкуса, и любителям беспощадной «жизненной логики» нечего искать на его страницах.

   Вероятно, жажда позитивного финала диктовалась его личным опытом: соприкоснувшись с нуждой, заботами и безвыходностью в столь раннем возрасте, как это произошло с Диккенсом, человек на всю жизнь заболевает острой жаждой гармонии и покоя, которую естественным образом утоляет в подвластном ему мире своих героев. Лукавить, выписывая целиком идиллические судьбы, Диккенс не мог в силу масштаба таланта – трагичность жизни была открыта перед ним в истинной мере, и его герои испили горестей полной чашей, но хотя бы в финале… Пусть все кончится хорошо! Пусть они станут счастливы! А зло пусть будет жестоко наказано. И автор, пренебрегая законами правдоподобия и даже логики, наспех связывая сюжетные линии, притягивал счастливые концы почти за уши – но право же, от этого его книги не становятся хуже.

   Так, против всякой вероятности, малолетний бедолага Оливер Твист в конце повествования обретает любящую тетушку и названного отца, его жизнь наполняется радостью и покоем – один из коварных злодеев, Билл Сайкс, погибает, мучимый совестью, второй, нераскаянный Феджин, принимает казнь. Дэвид Копперфильд, второе «я» Диккенса, пережив невероятное количество невзгод, которые, по правде сказать, могли сломить волю к жизни и счастью даже не у такого чувствительного человека, каким был Дэвид, находит себя в литературе, преуспевает, наконец-то удачно женится, и даже старая няня Пеготти успевает понянчить его детей, а мерзкий Урия Хип… ну, конечно, оказывается в тюрьме. Концовку «Больших надежд» Диккенс пытался выписать в строгом соответствии с законами жизни и судьбой героя и оставить Пипа одиноким холостяком, ограничившись дарами материального благополучия и чистой совести, но смалодушничал (или наоборот!) и послал ему навстречу надменную Эстеллу, которая, как мы успеваем понять из нескольких довольно поспешных строк, тоже многое пережила и научилась ценить преданность и чистоту героя. Рука об руку удаляются они в будущее, «не омраченное тенью новой разлуки». Финал же «Пиквикского клуба» представляет собой по жанру абсолютную пастораль: Пиквик, счастливо выйдя из всех злоключений, поселяется в живописном тихом местечке, сопровождаемый преданными слугой и служанкой, которые, для полноты счастья, еще и поженились…

   Это почти навязчивое стремление автора непременно все уладить, любой ценой выстроить благополучие героя, чтобы расстаться с ним без тревоги за его будущее, во-первых, выдают в Диккенсе истинного творца – мастера, для которого его персонажи не менее живые и реальные люди, чем окружающие его в жизни – а ведь кто, будь это в его силах, не выстроил бы для своих близких безмятежного счастья? А во-вторых, гораздо нагляднее, чем любые заверения, обнаруживает истинную веру в победу добра, имеющую в основе евангельские ценности, которые, право же, не девальвируются со временем. Возможно, именно поэтому тридцать томов диккенсовских сочинений уверенно входят и по сей день в золотой фонд мировой литературы.

Публикация с сайта «Русская Германия»

N- 22/2007 04.06 — 10.06

Рубрика ОТ и ДО

Ведущая рубрики Влада ЛЯЛИНСКАЯ