19-й саммит ЕС—Россия, состоявшийся в конце прошлой недели в «красивом уголке и сердце России», как сказал председатель Еврокомиссии Жозе Мануэл Баррозу, несомненно, запомнится как его участникам, так и наблюдателям.

К числу последних относятся журналисты, видевшие непосредственно, с каким напряжением первым удавалось сохранять самообладание у них на виду. Речь идет об итоговой пресс-конференции Владимира Путина, канцлера Германии Ангелы Меркель и г-на Баррозу. Казалось, что дискуссии, которые велись ими до этого в закрытом режиме, продолжались на виду у прессы. Более того, казалось, что лидеры, дискутируя наедине друг с другом, но так и не добившись успеха в попытке доказать собеседнику свою правоту («Нам не всегда удается обоюдно убедить друг друга», — деликатно заметила г-жа Меркель на пресс-конференции), теперь апеллировали к прессе, чтобы убедить хотя бы ее…

Путин назвал это «внутренними проблемами» Евросоюза, к которым «мы относимся с уважением» и поэтому «не драматизируем ситуацию». Он даже позволил себе «посочувствовать руководству Евросоюза», которому «из-за того, что увеличилось количество членов ЕС, стало сложнее решать вопросы, которые раньше решались легче».

Оно, скорее всего, так. С другой стороны, и руководство ЕС тоже имело основания посочувствовать российскому руководству, поскольку и у него в последнее время появились трудности в «решении вопросов» с Брюсселем. Это произошло после смены власти в Германии, Италии, а теперь и во Франции. На смену личным друзьям российского президента Герхарду Шредеру, Сильвио Берлускони, Жаку Шираку пришли лидеры, с которыми перейти на ты либо дружить семьями Владимиру Путину будет весьма затруднительно. И если раньше в случае трудностей в отношениях с «коллективным европейцем» в Брюсселе Москва «разруливала» эти проблемы в рамках российско-германо-французской евротройки (особенно после выстроенной в этом составе «фронды» по отношению к американской войне в Ираке), то теперь эта тактика нуждается в смене. Сегодня новые лидеры «старой» Европы, той, что находится к западу от бывшей Берлинской стены, не станут подыгрывать России в ее «боданиях» с бывшими сателлитами по восточному лагерю. Похоже, именно этот вывод можно считать одним из главных итогов волжского саммита ЕС—Россия.

Другая тема затрагивает те дискуссии, что ведутся на Западе, в первую очередь в Германии, относительно ответа на старый вопрос, заданный в начале путинского правления на одном из давосских форумов: Who is mister Putin? Очередной всплеск этим дискуссиям дал друг российского президента Герхард Шредер. Однажды, когда он еще был канцлером Германии, г-н Шредер заявил, что по его «искреннему убеждению, Владимир Путин является демократом чистой воды».

Владимир Путин сказал «спасибо» за этот «очень хороший вопрос». Ответ его свелся к тому, что «демократов чистой воды» найти в мире так же трудно, как «чистых русских без всякой примеси» в России, где, «если каждого русского потереть как следует, там татарин появится». И для убедительности он добавил, что «в этом регионе, где мы находимся, это особенно актуально». А потом, как-то очень эмоционально, даже ожесточенно, отвечая на предыдущий вопрос, заданный другим немецким журналистом, «Согласуются ли убийства Политковской, гибель Литвиненко, задержание Каспарова (именно так, через запятую. — Ред.) с курсом России на стратегическое партнерство с ЕС?», Владимир Путин сказал: «Мы хотим работать с нашими европейскими партнерами. Мы заинтересованы друг в друге. И хочет этого кто-то или не хочет, это все равно будет идти!». Теперь уже он в отличие от Баррозу говорил, как гвозди забивал. Это выглядело столь эмоционально и неожиданно, что сидящие слева и справа от Путина канцлер Германии и председатель Еврокомиссии одновременно обернулись на него в изумлении.

Вообще в тот день в санатории на Волге российский президент не выглядел слишком уж спокойным и уравновешенным, каким он бывает после очередной дипломатической победы. Коснувшись трагической истории гибели русского демонстранта в Таллине, он назвал это «несчастным случаем», хотя, по словам Путина, уже «сознательным преступлением» стало то, что тот «умирал на глазах полиции и человеку не оказали помощь». Однако позднее он назвал это уже «сознательным убийством»… Было видно, что президент сердился. Был ли он прав? Или он был сердит тем, что ему было так трудно убедить в своей правоте партнеров?

Подробнее: Время новостей

Время новостей