25 апреля для многих людей, считающих демократию не только величайшим достижением, но и величайшим злом, останется в памяти как символическое напоминание о том, что все иллюзии когда-нибудь заканчиваются, а ощущение себя частью народа, опьяненного свободой, осталось в далеком прошлом и возможно, уже никогда не вернется. Уход из жизни Бориса Ельцина, первого президента России и главного символа российской демократии, ознаменовался потерей многого, к чему он так упорно и неистово стремился, и чего добился в 1991 году, провозгласив Россию свободной…

И когда вечером 23 апреля человек, которого он сделал своим преемником, Владимир Путин, зачитывал траурное обращение и перечислял все то, чем обязана Россия Борису Ельцину, многие с грустью констатировали: этого уже нет, и этого нет, и этого…. И понятно, почему.

Нынешняя Россия стала сильной, но не демократической. В мире перестали опасаться ее непредсказуемости, но не начали уважать. Ее признали влиятельным игроком на международной арене, но она не приобрела главного — доверия, так как сила — это не тот инструмент, которым оно завоевывается.

Сегодня Россия не входит в число стран, причисляемых к развитым демократиям, и часто кажется, что считаются с ней только потому, что не считаться будет себе дороже…

Раньше все было по-другому — с ней мало считались и часто посмеивались. Но гордость за свою страну почему-то ощущалась острее, а веру в светлое будущее испытывали намного больше людей, чем сейчас…

В этом была его заслуга — первого президента России Бориса Ельцина.

О том, что потеряла Россия, МиК побеседовал с человеком, который в середине 90-х годов был рядом с Борисом Ельциным и помогал ему — Марком Урновым, председателем российского фонда аналитических программ «Экспертиза», деканом факультета прикладной политологии Высшей школы экономики, членом Президиума Независимой организации «Гражданское общество», координатором Клуба «Открытый Форум»:

Есть ли у Вас ощущение того, что вместе с Борисом Ельциным из России окончательно ушла демократия? Как Вы оцениваете его роль в нашей истории и как относитесь к тому, что происходит в стране сейчас?

Смерть такой фигуры всегда символична. И конечно, если сопоставлять то, что было при Ельцине и то, что происходит сейчас, то мы понимаем, что это совершенно другая страна, другая психологическая атмосфера, другой политический режим, другие настроения.

Сейчас страна стабильна, но не свободна, а весь ельцинский период мы видели попытки обеспечить гражданам возможности и нормального диалога с государством, и возможности самовыражения, и возможности политической свободы, и возможности делать в области экономики то, что каждый считал для себя правильным и интересным.

Сейчас все меняется и мы вновь входим в ситуацию, когда государство решает все и политические свободы практически отсутствуют или урезаны так, что говорить о них всерьез даже странно.

Мы еще не приблизились к системе несвободы советского образца, но упорно продвигаемся в этом направлении. И граждане, похоже, пока в основном этим довольны. Это вызывает у меня особую горечь, так как ситуация, когда большинство населения упоенно обменивает стабильность, достаточно иллюзорную, и рост зарплат, свалившийся с неба благодаря высоким ценам не нефть, на свое гражданское и политическое достоинство — настраивает на мрачный лад. Потому что страна, в которой большинство населения так легко отрекается от свободы и гражданского достоинства — находится в очень опасном положении, она уязвима и хрупка. И легко может перестать существовать во время какого-нибудь очередного потрясения, от которого никто не застрахован.

Но Ельцин ушел, и к великому сожалению, приходится признать, что вместе с ним ушла эпоха такой, достаточно скоротечной, любви российского населения к свободе.

Сегодня происходит классическое с точки зрения всех канонов психологии бегство от свободы, сопровождающееся тем, чем всегда такое бегство может сопровождаться — ростом коррупции, внутренней боязнью власти, что ее могут подсидеть и т.д. Отсюда — такая бешеная и неадекватная реакция на марши несогласных, когда горстка людей вышла заявить о своих гражданских правах. И на эту горстку людей, не очень популярных среди населения, обрушился со всей силой и ОМОН, и Министерство внутренних дел, и телевидение, и все, что только можно…

Я вспоминаю сейчас, какими были оппозиционные демонстрации в ельцинский период, когда государство было несопоставимо слабее. И тем не менее, президент Ельцин все-таки не позволял никому душить оппозицию. Несмотря на то, что там были любители, и в том числе, в окружении Ельцина, которые всячески подталкивали его к тому, чтобы в 1996 году ввести чрезвычайное положение, прекратить выборы, пугали его тем, что он не пройдет. И было чем пугать, потому что рейтинг у него был совсем низкий, а у Зюганова — большой.

Тем не менее, он взял и сказал: я пойду на выборы и выборы сохранятся. Он пошел и в общем-то говоря, выиграл. И уже потом пиарщики стали приписывать эту заслугу себе, говоря, что это они сделали. Но на самом деле тогда, в 1996 году, было понятно по настроениям населения, что если грамотно повести избирательную кампанию, то он выиграет, что, собственно, и произошло. И это не пиарщики сделали Ельцина, а аналитики правильно угадали, каковы были настроения людей.

А настроения были такие, что люди просто не хотели очередного мощного социального эксперимента над собой, который всячески обещал Зюганов. Отсюда и выигрыш.

Но вот эта ельцинская позиция — абсолютного недавления на СМИ, которые уже тогда вели себя в отношении президента просто безобразно, и если сейчас вспомнить, то это покажется нереальностью, как его критиковали, как его ругали, как его осмеивали. Но в ответ никакого вмешательства не было! А если вспомнить, что происходило в то время в Думе? Как куролесила Дума, что она говорила по поводу президента — а он отвечал на это невмешательством.

Потому что было у человека несколько фундаментальных ценностей, которые, правда, непонятно, откуда и взялись. Человек, воспитанный в советском режиме и прошедший партийную школу жизни — почему он так отстаивал эти ценности: свободу, открытость страны, частную собственность? Это было непонятно…

И сейчас, похоже, что все это было скорее исключением из нашей истории, нежели правилом. Потому что периодически, в краткосрочном режиме, нам показывают небеса, что такое свобода, а мы поворачиваемся к этому спиной и говорим: нет, нам лучше твердая рука и гарантированная похлебка.

Один раз мы уже это выбрали на 70 лет, и, анализируя то, что происходит сейчас, я к великому сожалению понимаю, что экспериментов по удушению свободы ни один народ в течение длительного времени вынести не может.

И если мы сейчас впадем в это состояние, а я знаю, что многим очень хочется опять завертеть гайки таким образом, чтобы власти ниоткуда ничего не угрожало, и сделать так, чтобы можно было жить дальше на административную ренту, обогащаться и прочее — есть достаточно много людей, которым бы этого хотелось, то страна просто не выдержит и достаточно скоро развалится.

Ну, а что касается памяти Ельцина, то я думаю, что в историю он войдет как человек, попытавшийся дать стране свободу. И насколько она в конечном счете реализует эту возможность или не реализует ее, это будет уже характеристика не столько Ельцина, сколько страны. Он был романтиком Свободы, за что я и склоняюсь перед его памятью и буду всегда эту романтическую любовь к Свободному человеку, к Свободной стране, к Свободному народу, глубочайшим образом уважать.

25 апреля 2007 10:23

www.iamik.ru («Маркетинг & Консалтинг»)

*