Недавно назначенный министр культуры и массовых коммуникаций Александр Соколов предпочитает общаться с журналистами в режиме пресс-конференций и телевизионных эфиров. Свое первое большое газетное интервью Александр СОКОЛОВ дал обозревателю «Известий» Илье КУХАРЕНКО.

— При каких обстоятельствах вы получили предложение стать министром культуры, какова была ваша первая реакция?

— Это была полная неожиданность. Во всяком случае, уезжая в Японию, я был занят совершенно другими проблемами, связанными исключительно с консерваторией, и лишь за день до отлета у меня произошли те событийные встречи, на которых в контексте обсуждения именно консерваторских проблем и была затронута неожиданная для меня перспектива работы на федеральном уровне. Улетев в Японию, я был отнюдь не уверен в том, что этот разговор получит продолжение. Разумеется, моя кандидатура была не единственная. Но во время конкурса, который шел в Японии, где я был председателем жюри, как раз и было принято окончательное решение, о чем меня и уведомили.

Конечно, сие было для меня волнующим событием, которое сильно изменило все мои планы, и, естественно, я об этом думал достаточно много. За время, проведенное в командировке, конечно, что-то у меня в этом отношении выстроилось, и к моменту возвращения в Москву я уже был готов к этой работе.

—

Это официальная версия, а каковы все же были эмоции?

— Ловить эмоции надо было тогда, когда я их испытывал, а время мемуаров еще не пришло, прямо скажем. Безусловно, я волновался. Почему? Есть такое понятие «уровень некомпетентности». То есть это вопрос, который любой нормальный человек обязательно должен время от времени ставить сам себе. Когда я избирался ректором, я задавал себе вопрос: за то ли я взялся? Это же огромное количество неведомых мне хозяйственных, финансовых, правовых, юридических проблем. Будучи профессиональным лектором и занимаясь музыковедением, я ни в коей мере себя не готовил к такого рода деятельности. Но теперь могу, даже если меня разбудят ночью, ответить на любой вопрос, связанный с консерваторией в любой проекции деятельности. На это действительно понадобилось определенное время, проведенное в плотном контакте со специалистами, которые помогали мне разобраться и как-то выстроить эту деятельность.

«Это участь любого министра, возглавившего министерство, в названии которого присутствует союз «и»

Сейчас ситуация достаточно похожая. С одной стороны, я вхожу в сферу деятельности, которую хорошо знаю, и здесь речь идет не только о музыке, а вообще о художественной культуре, поскольку Московская консерватория — это средоточие всех веяний в сфере художественной деятельности. В этом плане у меня были и какое-то представление о панораме, и какая-то личная позиция. А сложность заключается в том, что подключена еще огромная сфера средств массовой информации, масс-медиа, и в данном случае я вошел в эту сферу как ее потребитель.

То есть у меня конечно же есть и здесь личная позиция, конечно, есть какие-то предпочтения, но как раз эта — эмоциональная — сторона сейчас мною совершенно намеренно выводится за скобки. Это не просто разумная осторожность — необходимо время, чтобы я мог высказывать суждения, не цитируя чужие мысли, а выражая собственные. Это вполне естественная, как мне кажется, человеческая позиция.

Прошло три с лишним недели. Для меня очень многое прояснилось благодаря тому, что время было наполнено содержательными беседами с настоящими профессионалами. Я сейчас больше трачу времени на вхождение в проблематику средств массовой информации, что действительно очень серьезно. Но, вы знаете, я думаю, что это участь любого министра, ныне возглавившего министерство, в названии которого присутствует союз «и». Вот если соединяется, к примеру, транспорт и связь, то возникает такая же ситуация. И кто бы ни пришел, он всегда будет иметь соответствующие доминанты в своей деятельности. Если, допустим, наше министерство возглавил человек высокопрофессиональный в сфере средств массовой информации, то наверняка бы волнение испытывали художники, которые думали: а как это он разберется со своих ментальных позиций в той тончайшей сфере, которой является культура? Это вполне закономерно.

Так что я в общем-то смотрю достаточно спокойно на сегодняшнюю ситуацию, но, разумеется, вот этот период вхождения в деятельность объективно самый сложный.

—

На последней пресс-конференции вы и ваши помощники пообещали прояснить ряд вопросов, связанных с комплектацией штата, взаимоотношений с Минюстом по вопросам лицензирования. Можно ли сейчас уже конкретизировать эти моменты?

— Хотя пресс-конференция была совсем недавно, тем не менее каждый день приносит что-то новое, уточняются какие-то позиции. И в соответствии с этими уточнениями мы всегда принимаем какие-то дополнительные решения. Если говорить о специфике данного момента, у меня проходит много личных встреч с людьми, которых я хотел бы привлекать. Разговор становится более конкретным, поскольку есть перспектива приглашения их на определенные посты, но опять же все это закончится тогда, когда закончится работа ликвидационной комиссии. Это не только наша внутренняя проблема — Министерства культуры и массовых коммуникаций, во всем правительстве идет такая работа. Сроки ее окончания — середина мая. Времени еще остается достаточно много для того, чтобы сделать какие-то уточнения, но принцип «семь раз отмерь, один раз отрежь» как раз такое время и предполагает. Так что новое — каждый день.

— В одном из выступлений вы обмолвились, что понятие художественного вкуса — это то, что мы с вами здесь обсуждать не будем, это есть некая данность. Не могли бы вы расшифровать вот этот момент — художественный вкус и понятие о художественном вкусе, который не надо обсуждать. Что здесь имелось в виду?

— Вы начинаете бесконечный разговор на тему «о вкусах не спорят» или «о вкусах спорят», потому что это на самом деле вопрос риторический, он никогда не будет исчерпан самым полным ответом. Я думаю, что здесь как раз та сфера, в которой мы вполне можем полагаться на собственную интуицию, на собственное воспитание, и, может быть, даже в большей степени полагаться, чем могли бы полагаться на какие-то законодательные акты.

Часто задается вопрос: как вы относитесь к борьбе с порнографией? А где определение понятия порнографии? Конечно, есть законодательные акты, есть история вопроса, есть какая-то попытка адаптировать эти акты уже в сфере культуры, и даже уже есть соответствующие положения Министерства культуры. Но мы же знаем историю этой самой культуры, мы знаем, как сдвигалась вот эта рамка, как расширялось понятие допустимого, эстетически приемлемого, как отражалось это в истории живописи, в истории литературы. Допустим, бунинские тексты — они же тоже одно время выводились из академических изданий. А теперь тексты де Сада порой включаются в академические курсы.

Я совершенно искренне высказался на сцене Большого театра, вручая приз «Золотая маска» Татьяне Пауховой, главному редактору канала «Культура». Я сказал, что вот именно этот канал в государственном российском масштабе показывает, что такое вкус, он показывает, что такое воспитание, что такое просветительство, причем делает это не назидательно, а увлекательно. Конечно, там есть свои большие или меньшие удачи, и можно было бы обсуждать это отдельно, но тем не менее в контексте современного телевидения, мне кажется, показан очень хороший пример, который следует, конечно, считать определенным ориентиром. Ну и очень много таких частных проекций этой проблемы мы могли бы сейчас с вами обсуждать, но я опять же склоняюсь к тому, что интуиция нам здесь поможет.

—

И все же: будет ли вестись какая-то вполне официальная работа по дифференциации порнографии от не порнографии? Интуиция — интуицией, но ведь есть еще и законы.

— Ну да, если мы подходим именно со стороны закона, то, конечно, есть эти основания. Скажем, есть статья 31 Основ законодательства РФ, где говорится о том, что органы государственной власти и управления не вмешиваются в творческую деятельность граждан и их объединений — государственных и негосударственных организаций, за исключением случаев, когда такая деятельность ведет к пропаганде войны, насилия, жестокости, порнографии. Слово употреблено, а разъяснения, расшифровки нет. Где эта область допустимых значений термина? И действительно, в действующей законодательной базе понятие не расшифровывается, то есть понятие «порнография» отсутствует, говорится только о запрете на ее распространение. Тогда издаются приказы типа приказа Министерства культуры от 2001 года № 192, который называется так: «Об утверждении руководства по возрастной классификации аудиовизуальных произведений».

Вот обратите внимание: здесь берется возрастная планка. В уставе телекомпании Би-би-си очень четко и коротко сказано: до 21 часа ответственность за все нравственные позиции несет Би-би-си, после 21 часа — родители. Это условная планка, но, тем не менее, она поставлена. В приказе Министерства культуры значится: «Любой фильм или программа, содержащие следующие сцены, не могут публично демонстрироваться и распространяться. А потом идет перечень внешних признаков. Это чиновничий подход, и он, конечно, не исчерпывает проблему. Но он должен иметь место, потому что в любом случае такая у нас должна быть исходная договоренность о терминах. Если вы меня спрашиваете о том, будет ли в этом направлении что-то продвигаться, — да, конечно.

—

Кто будет вести эту работу — те, кого вы называете тактиками или стратегами?

— Я думаю, и те, и те, потому что министерство как стратег выработки государственной политики должно задать алгоритм, дать установку. Достаточно конкретную, которой определялся бы конечный результат. Агентство — это государственные услуги населению, в том числе и в сфере культуры. Значит, когда начинается конкретный, тактический разговор, то, конечно, здесь опыт людей, которые работают в агентстве, да и их количество, которое превосходит штаты министерства, даст возможность внятно довести эту идею до потребителя. Как мы будем работать в этом взаимодействии, со стороны будет виднее.

— Вы постоянно ссылаетесь на то, что острые проблемы обязательно должны решаться на фоне широкого общественного резонанса. Как, с вашей точки зрения, такая дискуссия может и должна быть организована? И готовы ли вы к тому, что общественное мнение выскажет точку зрения, противоположную той, которой придерживаются в министерстве?

— Прежде всего я должен сказать, что это одна из моих личностных констант. Это никоим образом не заигрывание с прессой. Я то же самое делал в консерватории. Те, кто со мной работает, прекрасно знают — целый ряд гордиевых узлов был не разрублен в консерватории, а именно развязан благодаря тому, что все было вынесено из тени на свет. И люди, которые могли высказаться откровенно и компетентно, они помогли многие проблемы решить. То же самое я, собственно, собираюсь сделать и в своем нынешнем амплуа, поскольку, мне кажется, что это одна из нормальных интеллигентских универсалий. Поэтому я пригласил к такому участию, деятельному участию в развитии событий всех коллег из средств массовой информации, прекрасно понимая, что они могут быть «приводными ремнями» между административными кругами и обществом, которое обслуживают.

И тут весь вопрос в том, как эта дискуссия будет организована? Потому что это может быть болтовня, а может быть мозговой штурм, как сейчас говорят. Ведь я очень настроен на то, чтобы в этих дискуссиях их главной действующей силой были как раз профессионалы, которые принесут иногда свежую идею, иногда забытую истину, иногда логику, которой не хватает.

В таких вопросах, которые уже вышли на первый план и стали вызывать очень обостренную реакцию, как, скажем, спор по поводу реституции, это абсолютно необходимо. Тем паче, что в истории данного вопроса были свои достижения и были какие-то свои правильно поставленные акценты. И таких вопросов много. Я думаю, что следующие пресс-конференции и отдельные беседы мы будем делать уже не в панорамном режиме, поскольку панорама — это скольжение по поверхности.

Но когда выбирается проблема и мы на ней уже

—

Вы довольно внятно сформулировали вашу позицию в отношении реституции, предлагая не рассматривать, как немцы, каждый случай в отдельности, но использовать комплексный подход, который в результате должен привести к изменению российского законодательства в отношении реституции. Вместе с тем немцы достаточно четко дифференцируют те ценности, которые подпадают под нынешний закон о перемещенных ценностях, и то, что выходит за его рамки, — пресловутая Балдинская коллекция или Рубенс. Правильно ли я понимаю, что и здесь вы настаиваете на обобщении проблем и комплексном подходе?

— Это сфера, в которой я сейчас перемещаюсь из эмоционального восприятия мира к его логическому осмыслению. И работая над материалами из разных источников и сопоставляя, и опираясь на мнение профессионалов, я как раз именно в этом вопросе особенно удерживаю себя от анонсов. Потому что недостаточно обдуманное любое слово может принести вред. У меня есть своя позиция, у меня, конечно, есть представление о том, как выстраивается вся эта ситуация, но комментировать ее — это уже очень ответственный вопрос. Я мог бы сейчас только повторить, что поспешности не будет, это точно. Не будет перекоса, связанного с какой-то одной аргументацией в ущерб другим, но как раз здесь коллегиальность обязательно будет подразумевать компетентность. То есть здесь мы будем, конечно, входить во взаимодействие и с Госдумой, и с Минюстом, и с МИД, где есть такие специалисты. И, разумеется, широкая общественность также будет представлена людьми, которыми мы гордимся.

—

Не опасаетесь ли вы, что в какой-то момент сила общественного мнения заставит вас пойти у него на поводу?

— Ну, идти на поводу мне раньше никогда не приходилось. Думаю, что уже поздно менять привычки. Но сила общественного мнения — это действительно сила, и нужно понять, что является источником этой силы. Если это своего рода провокация толпы? Толпа — это не общественное мнение, и толпа всегда вызывает у меня некоторое чувство дистанцирования, по какому бы поводу она ни собралась. Но когда это воля, когда это изъявление того, что вырывается на поверхность в силу каких-то действительно очень серьезных обстоятельств, конечно, к такому гласу я буду прислушиваться самым внимательным образом.

— Скажите, вот вам, как музыковеду, хватает ли классической музыки на канале «Культура»?

— Я думаю, что в перспективе, конечно, канал классической музыки должен существовать автономно. Именно классической музыки, поскольку наряду с этим должен быть и канал музыки, отражающей и сегодняшний день. Просто надо ставить перед собой реальные задачи и решать их поэтапно. Сегодня канал «Культура» — это как раз тот самый панорамный подход, в котором есть неизбежная избирательность, неизбежная, может быть, субъективность редакторов и так далее. Я не считаю, что это плохо. Потому что самое главное — показывать тот художественный материал, который зацепит, что называется, за сердце, за душу человека, может быть, даже случайно нажавшего на эту кнопку.

—

Я вижу, что одна за другой пиратские фирмы, французские, австрийские, выпускают роскошные записи русских классиков, которые я вынужден покупать втридорога. Я вижу по французскому каналу уникальные видеозаписи Рихтера, Гилельса, Ростроповича. И не вижу их на канале «Культура». Будет ли приведено в порядок правовое и просто физическое состояние наших уникальных архивов?

— В вашем вопросе, совершенно правильном, я вижу взгляд молодого человека, поскольку вас еще удивляет то, что людей моего поколения давно удивлять перестало. Например, люди моего поколения привычно воспринимали ту странную сегодня ситуацию, когда появление чего-то очень значительного в отечественном композиторском творчестве обязательно выглядело как чемодан с иностранными наклейками. То есть премьера всегда проходила за рубежом. Так было с премьерами Шнитке, так было с премьерами Денисова, Губайдулиной. Мы привыкли, что сначала кто-то там на Западе это поставит, запишет, упакует, распространит, а потом, может быть, и мы что-то сделаем. Вот эта небрежность, идеологически продиктованная жесткость к тому наследию, которым мы владеем, — это перевернутая страница истории, но тем не менее мы эту историю-то не забыли. Сходная ситуация с архивами — это теперь, как вы знаете, одна из магистральных линий работы нашего министерства.

Теперь есть Федеральное агентство по архивам, и там замечательные мастера своего дела. Вопрос права — краеугольный камень всей проблемы. Что такое упомянутые вами записи? Да это прежде всего пиратство. Записи разными путями уходили за границу, я это хорошо знаю по фондам Дома звукозаписи, по фонотеке Московской консерватории. То, что там лежит, и то, что мы считаем своим, уже давным-давно гуляет по миру в разного рода перепечатках. Как это происходило, в какие годы? Отчасти известно, отчасти сейчас открывается. Наведение порядка здесь — это как раз одна из функций министерства и, безусловно, агентств, и мы этим будем заниматься. Так что ваша обида за державу понятна, я полностью разделяю это чувство, но не сегодня это возникло.

—

Безусловно. Но я спрашивал о том, какова ваша позиция в данном случае как человека, личностно заинтересованного.

— Позиция — перехватывать инициативу.

— Ну хорошо, а Ленинка? Многие научные исследования были приостановлены на годы, поскольку ее фонды недоступны, не говоря уже о том, что многое просто пропало.

— Я вас прекрасно понимаю, я сам неоднократно оказывался в таких же сложных ситуациях, и мои коллеги тоже. Наверное, мы с вами сейчас все-таки говорим о Ленинской библиотеке как о своего рода символе всего этого нашего библиотечного богатства, потому что ведь не только здесь эти проблемы, правда? Вы можете поехать и в Петербург, в библиотеку Салтыкова-Щедрина, можете поехать в другие библиотеки, это проблема всего библиотечного дела. Она коренится в неразрешенных проблемах общества, потому что кто меньше всего обеспечен материально? Да вот именно эти самые библиотечные работники. То есть там главная-то проблема сейчас — кадры.

Библиотекари — это люди очень тонкого профессионализма, они должны прекрасно владеть своей профессией для того, чтобы вся эта система работала. Но престижна ли эта профессия сегодня для молодых людей? Конечно, нет. То есть мы говорим о том, где корень. Корень именно здесь, на мой взгляд. Поэтому сейчас с этой проблемой напрямую связывается проблема реформы высшего образования. Вот в этой реформе можно и учесть какие-то наши реальные недостатки, а можно и напортачить, потому что на самом деле вот в такой тонкой сфере, как образование, конечно, должна быть полная взвешенность всех позиций. Мне кажется, что библиотечное дело — это сейчас та проблема в сфере образования, на которую надо обратить самое пристальное внимание, поскольку аукнется она очень скоро, когда просто некому будет пойти к стеллажу и принести книгу, некому будет обрабатывать фонды, некому будет вести современный электронный каталог и так далее.

Еще одна проблема — это, конечно, финансирование системы пополнения самих фондов, потому что если еще Ленинская библиотека держится в отношении периодических изданий, то другие библиотеки — они же просто не обеспечивают полноты своих фондов. А кто в данном случае несет ответственность за правильную политику? Опять те же самые специалисты. То есть те же люди, которые следят за появлением новых источников, новых журналов, новых каких-то альманахов и так далее. То есть опять те же самые кадры.

В фондах много потеряно, очень много залито водой, очень много съедено мышами. Опять деньги, опять — проблема финансирования. В чем может быть новизна ситуации, отчасти, и только лишь отчасти, но все-таки снижающая остроту проблемы? Она, конечно, связана с возможностями XXI века, с возможностями получения доступа к этим богатствам посредством электронных средств. Причем это может быть действительно широкой сетью не только в столице, но и по всей территории России. Дети сегодняшние очень смышленые, они компьютер осваивают играючи, и через эту игру они могут выйти на те пласты культуры, которые им надо правильно, разумно и увлекательно преподнести. Поэтому программа, которая уже, собственно, существует и которую мы будем продолжать, мне кажется, очень хорошо дополняет попытки как-то выправить положение.

—

Насколько вы сами являетесь продвинутым пользователем интернета?

— Как музыковед, конечно, я пользовался интернетом, но, правда, в общепознавательном плане у меня просто времени на это не хватало. И потом я еще был развращен наличием помощников и секретарей, которые работали с электронной почтой, приносили мне все «в клюве», потому манипуляциями с «мышкой» я особенно себя не утруждал. Но я думаю, что в интернете и огромная перспектива, и немалая опасность, поскольку он на глазах превращается в такую всемирную информационную помойку, в которую все сливается без разбора. Ориентация в Сети — это та проблема, которая, конечно, должна быть отрегулирована.

—

Каким образом?

— Здесь опять очень много вопросов, поскольку интернет напрямую связан с нашей формой деятельности, а с другой стороны — это не средство массовой информации. Там должна быть другая правовая база, другая основа. Ее нужно напрямую обсуждать с Министерством транспорта и связи, поскольку интернет относится к нему по административным полномочиям. А фактически это относится ко всем. Это тоже будет одна из тех сфер, где нужна и общественная дискуссия, и выработка стратегии взаимодействия, ну и, конечно, международное право. Так что интернет — это очень интересно.

—

Предыдущее Министерство культуры дало некоторые обещания достаточно крупных финансирований каких-то художественных проектов, в частности Московской биеннале современного искусства, на которую обещано, насколько я понимаю, миллион долларов. Будут ли выполнены эти финансовые обещания нынешним Минкультуры и в каком объеме?

— Как раз в данный момент, именно на этой неделе, у нас происходят совещания по этому вопросу. Мы обсуждаем бюджет 2004 года, который в целом выдерживается. Единственное, чего не могу никак обещать, — каких-то дополнительных субсидий, поскольку новых денег ожидать реально не приходится, но, тем не менее, главное — отстаивать те позиции, которые были обещаны. Все зависит от того, было ли достаточно обоснованно то или иное обращение.

Здесь учитывается грамотность представления смет, обоснования, то есть финансовая дисциплина. И довольно часто — это я уже просто знаю и как ректор, и как человек, который в этих совещаниях принимал участие, — учреждения или организации, которые изначально руководствовались какой-то очень хорошей идеей, в дальнейшем просто не доводят дело до конца и думают, что за них все сделают другие. Это часто бывает. Я просто могу привести пример: у нас были в этом году запланированы некоторые фестивальные программы, эти программы сорвались исключительно по вине тех, кто их задумал. И министерство в срочном порядке перебрасывало эти деньги на другие участки, где такая готовность уже была подтверждена делом. Так что в каждом отдельном проекте нужно смотреть, как взаимодействуют партнеры.

—

Состоялась ли ваша встреча с руководством Большого театра, которая была анонсирована, и можете ли вы прокомментировать еще более детально вашу позицию по поводу Большого театра как бренда?

— Я бы начал с того, что у Московской консерватории, которую я до недавнего времени возглавлял, с Большим театром давняя и крепкая дружба и связь, поскольку мы и своих воспитанников чаще всего хотим видеть именно в такого ранга театре, там система стажировок давно уже устоялась, причем и для певцов, и для дирижеров. Большой театр нам помогал в организации нашего собственного консерваторского учебного оперного театра. То есть я исхожу из того, что у нас никогда не было какого-то противостояния. И сейчас, когда готовится встреча — ее пока еще не было, — я ориентируюсь на анализ перспектив Большого театра. То есть мы должны будем очень подробно поговорить с руководством об их планах.

Это первое, что я хотел бы уяснить: какие перспективы ближнего и более отдаленного будущего им видятся? Никаких иных целей я перед собой на данный момент не ставлю. Дальше я уже буду, естественно, исходить из того суммарного ощущения, которое вынесу после этой встречи.

• Илья КУХАРЕНКО

20.04.04

Известия

Известия.Ru