В дачном поселке Валентиновка, недалеко от Москвы, живет легенда отечественного джаза Олег Леонидович Лундстрем. В начале 60-х прошлого века там строили дома для знаменитых артистов Малого театра, МХАТа, эстрадных певцов и музыкантов.

А в 1964 году Олег Леонидович купил нынешний свой домик у певицы Изабеллы Юрьевой для своей матери, двух ее сестер и дяди. На этом участке нет ни сада, ни огорода, а только лес. Свежий воздух, вековые деревья и… тишина. Олегу Леонидовичу исполняется 88, но он говорит: «Мне без двенадцати сто». Ссылок на возраст не признает. Каждый день делает зарядку, массаж и обязательно проходит не менее тысячи шагов в сутки.

В его семейном альбоме — большая коллекция фотографий, каждая из которых – веха. На старых черно-белых снимках отец, мать, братья-погодки Олег и Игорь, первая скрипка, друзья-музыканты Алексей Котяков, братья Серебряковы, первый оркестр Олега Лундстрема, страницы его жизни в Чите, Харбине, Шанхае, Казани, Москве…

— Я прожил счастливую жизнь. Сначала была мечта пойти по стопам отца, работавшего на КВЖД. В то время пролетарское происхождение было гордостью, а потом я узнал, что мой дед, выходец из Швеции, был ученым-лесоводом Его Императорского Величества в Алтайском крае. Ему было даровано звание действительного статского советника – это генеральский чин с присвоением дворянства. Вот и рухнуло мое пролетарское происхождение.

— С происхождением разобрались. А с увлечением музыкой? Откуда оно взялось?

— Родился в Чите, а в пятилетнем возрасте переехал с семьей в Харбин. В шестнадцать лет уже стали ходить на танцы. В то время весь мир танцевал фокстрот. На «Викторолу» ставили пластинки, созданные специально «под ноги». С друзьями бегали по магазинам, искали что-то новенькое. И вот однажды в огромном магазине Харбина я просматривал новые граммофонные пластинки (их можно было и прослушивать в демонстрационных кабинках). И я услышал нечто совсем непривычное. Это была музыка неизвестного еще в то время Дюка Эллингтона и его оркестра. Эта пластинка до сих пор хранится у меня дома.

В коммерческом училище обучали музыке, и я поступил в класс скрипки вместе с приятелем Александром Грависом. Мы с ним вместе организовали оркестр, правда, это было несколько позже. Брат мой, Игорь, начинал играть на тенор-саксофоне и фортепьяно. У нас была очень дружная компания, часто собирались. И однажды трубач Виталий Серебряков предложил организовать биг-бэнд. В то время в него входили три саксофона, две трубы, тромбон и ритм-группа. Это был стандарт в то время. Стали выбирать руководителя, и кто-то сказал: «Олег». Для меня это было неожиданно, я ничем не отличался от других. И через некоторое время я понял, что авторитет мне придали первые опыты аранжировок.

— А дальше?

— В Харбине два года работали с большим энтузиазмом и стали необычайно популярны, несмотря на то, что оркестр был любительский. А когда политическая ситуация изменилась, Россия вынуждена была продать свой пай КВЖД, то многие служащие железной дороги переехали в Шанхай. С 1936 года наш оркестр стал профессиональным, играли песенки Гершвина, Джерома Керна, которые по своей сути не отличались от песен Дунаевского. У меня появилось желание сделать джазовую обработку. А когда вышел фильм «Дети капитана Гранта», я сделал пробную аранжировку. У публики, склонной к американцам, она имела успех. Тогда у меня и появилось желание сделать что-то новое в джазе.

— Хотелось вернуться на родину?

— Попытки были, но были и проблемы. После того как закончился концертный сезон в 1937 году, в Шанхае в консульстве не выдавали виз. И только спустя много лет я оценил мудрость тогдашнего консула Ерофеева. В этом же году мой отец, который уехал на родину двумя годами раньше, был репрессирован как японский шпион. Такая же участь ждала и нас, ведь многие тогда стали жертвами собственного патриотизма…

Вернуться на родину все-таки хотелось. А нужен ли там будет джаз? Я и мои друзья решили приобрести специальность. Я поступил на архитектурный факультет, мой брат Игорь — на строительный, тромбонист Миненков — на электромеханический… И успешно защитили дипломы на французском языке.

В 1946 году Сталин разрешил всем нашим за границей получать советское гражданство и возвращаться в СССР. И в 1947-м в порту Находка предложили мне выбрать Свердловск или Казань, где были консерватории. Я и мои коллеги выбрали Казань.

В ту пору руководил татарской филармонией композитор Александр Ключарев, он писал музыку на татарские темы и попросил меня делать аранжировки. Несколько моих обработок пели лучшие оперные певцы. А то, что эти песни записали в Доме звукозаписи, очень помогло в дальнейшем. На одном из совещаний по вопросам развития легкой музыки Шостакович сказал, что ему гораздо приятнее послушать легкую джазовую миниатюрку, чем бездарную симфонию. Потом он рассказал, что в Доме звукозаписи он прослушал оркестр татарского радио под управлением Лундстрема и считает, что именно по этому пути должна развиваться наша музыка. И с 1956 года нас стали постоянно записывать.

— Некоторые считают джаз серьезной музыкой, другие – наоборот.

— Джаз – это моя жизнь, мне трудно быть объективным. Я никогда не отделял серьезную музыку от джаза. Дюк Эллингтон сделал джаз композиторским, эмоционально высоким. Луи Армстронг говорил, что музыка ничего не стоит, если ее не донести до слушателя. А я уже давно понял, что если не любить музыку в себе, то трудно достигнуть высот.

— Вы бывали и за океаном. Как там восприняли ваше выступление?

— Несколько лет назад в Америке у нас были две программы. Первая – «Эра свинга», вторая – «Джаз по-русски». Полный успех! Одна пожилая пара призналась, что стоило дожить до того, чтобы услышать, какая прекрасная музыка была в 30-40-е годы, и они были поражены, что услышали ее от русских. Особенно ошеломил американцев «Джаз по-русски», мы играли свои произведения – мою пьесу «Мы снова вместе», «В горах Грузии» на грузинские мотивы, «Дервиш» Парфенова на среднеазиатские мотивы. А потом играли Эллингтона в нашей обработке. Пресса писала, что ни один американский аранжировщик не смог бы так сделать. Писали, что мы – единственный оркестр, имеющий свое лицо.

— Олег Леонидович, как вы относитесь к компьютерной музыке?

— Подбирать на компьютере звучание, тембр – это одно, а создавать эмоциональный накал – это совершенно другое. Все великие композиторы стали великими только потому, что они свои эмоции внесли в музыку. Мне кажется, что если эмоциональную музыку заложить в компьютер, то она потеряет эмоциональность.

— А можете раскрыть секрет долголетия оркестра?

— На старости лет, хотя об этом думать еще рано, я пришел к такому выводу: не я создал оркестр – такие коллективы долго не живут. У нас было не «я» и «мои музыканты», а «мы». Это и есть секрет долголетия нашего коллектива. В этом году нам исполняется 70 лет.

— На профессиональной сцене вы уже семь десятков лет. Недавно на концерте в зале консерватории вас встречали такими аплодисментами, что любой артист позавидовал бы. Что бы чувствуете перед выходом на сцену?

— Уверенность. А своим ребятам говорю: надо сыграть лучше, чем вчера. Если повторимся – значит, пора подводить итоги.

Александр КОГАЛОВ

Фото автора и из семейного архива О.Л. Лундстрема.

СРЕДА

31 МАРТА , 2003 ГОДА

Трибуна

Трибуна